Судебное порно и соцсети превратили невинных наблюдателей в очернителей.

Если вы не троглодит, то за последние несколько недель кто-то говорил при вас о судебном процессе «Депп против Херд». Как и многие, я отводила глаза — с виноватым восхищением — даже несмотря на то, что я, правда, следила за ходом дела о клевете. Все мы сейчас смотрим, читаем и видим в средствах массовой информации крупицы и байты об этом частном зрелище, ставшем достоянием общественности. Хоть и опасаемся того, что из-за всей этой злобы и вульгарности может остаться виртуальное зловоние — или, как было в моем случае, опасаемся того, к чему это может привести. (Не поняли, о чем я говорю? Загуглите: «1998»).

Взгляд большинства из нас на сплетни, новости и репортажи сильно отличается от того, какой был у зрителей первого телевизионного суда (над архитектором холокоста, нацистом Адольфом Эйхманом в 1961 году) и во время рассвета судебного телевидения в 1990-х годах («The People of State of California v. Orenthal James Simpson»). Вместо того, чтобы смотреть репортажи в реальном времени — да, трансляцию «John C. Depp, II v. Amber Laura Heard» можно было смотреть на Court TV и на YouTube — мы читали субъективные мнения о судебном процессе в Instagram, Twitter и Facebook; мы следили за ним через мемы, видеоклипы и нарезки в TikTok. Поэтому наш взгляд на это дело, как правило, был предвзятым, курируемым и поверхностным.

Более того, мы настолько пристрастились к этому узкому, циничному циклу публикаций в соцсетях, что воспринимаем судебный процесс не как трагедию или патетику, а как чистое реалити-шоу: доступное, безвкусное и приносящее немедленное удовлетворение. Мы отказываемся от критического мышления и заменяем его дешевыми острыми ощущениями. Такое разрозненное потребление не дает возможности для настоящего осознания проблемы. Вместо этого мы испытываем только опасение, возмущение и возбуждение. Это все равно, что пойти в оперу и прочитать пару переведенных супертитров, не зная итальянского. И несмотря ни на что, этот суд и есть мыльная опера.

В этой перфектной, вуайеристской манере я просматривала свидетельские показания, перекрестный допрос, подведение итогов, наблюдая не за судебным процессом, а за его отголосками, отраженными через объективы друзей, обзорщиков и чудаков. И чем больше мне это противело — даже если миллионы других делали то же самое, — тем больше я понимала, что искажение, а не объективность, стало стандартом для нашего языка.

Есть и другая проблема. Поскольку судебный процесс также проходил в реальном времени на наших экранах, мы подсознательно решили, что имеем право смотреть и наблюдать. Судить. Комментировать. И в итоге мы получили это запутанное культурное пересечение: мы наблюдаем за двумя людьми, которых мы привыкли видеть как актеров, живущих на экране, в декорациях зала суда и ожидаем, что они будут играть роли своих персонажей.

Такое смешение публичности и частной жизни может плохо сказаться на нас — сторонних наблюдателях, зрителях. В итоге мы разрываемся между нашими парасоциальными отношениями со знаменитостями (мы отождествляем себя с ними; мы притворяемся, что, черт возьми, мы действительно их знаем) и нашей потребностью видеть, как публичные личности опускаются на ступеньку-другую — и опускаются публично — чтобы наши избитые «я» чувствовали себя лучше чем они. Как выразился Олдос Хаксли в романе «О дивный новый мир», мы подсели на сому, наркотик, который, как нам кажется, помогает нам чувствовать себя лучше, но на самом деле разлагает нас. (Хаксли, конечно, не стал бы винить нас за то, что мы попали в дивный новый мир разновидностей COVID, обезьяньей оспы, Украины, политических разборок и массовых убийств).

И судебное порно как раз помогает чувствовать себя лучше.

На самом деле я была такой же буквально на прошлой неделе. Я ретвитнула пост писательницы Эллы Доусон (@brosandprose), который привлек много внимания.

Затем я погрузилась в свое расследование.

Меня не удивило, что мемов про Эмбер Херд было гораздо больше, чем мемов про Джонни Деппа. Меня не удивило, что жестокие и язвительные рассуждения были направлены преимущественно на женщину. И меня не должно было удивлять (но удивило), что вскоре после моих запросов в поисковике мне чаще стали попадаться заметки о судебном процессе. Но они были не столько о Деппе и Херд, сколько о Камилле Васкес (адвокате Деппа), которую люди боготворят за ее выступление на перекрестном допросе Херд. (О, вы подумали, что на этом процессе не будет никаких битв между девушкой и девушкой? Это же в альбоме лучших хитов мизогинии).

Это судебное зрелище печально уже потому, что оно повлияет на личную жизнь Деппа, Херд и их близких. Печально, потому что это повлияет на показания переживших домашнее насилие и тех, кто искал поддержку в движении #MeToo. Но больше всего меня беспокоят долгоиграющие последствия: такие процессы разжигают пламя женоненавистничества и интерес к цирку знаменитостей.

Дело не в двух людях и в том, как вы относитесь к ним или кто виноват; дело в сопутствующем культурном ущербе. Это неявное сообщение, которое проникает в нас, как жуки из «Матрицы», заползая глубоко в наше коллективное бессознательное, наш гнев, наши волокна. В твите Доусон говорилось о влиянии суда на тех, кто в настоящее время страдает от домашнего насилия, и тех, кто пережил его. И вдруг, после моего ретвита в ленте началась война по поводу того, кто виноват, истец или ответчик. «И Оскар за лучшую травмирующую актерскую игру достается…»

В конце концов, то, как мы презрительно использовали судебный процесс для собственного развлечения, свидетельствует о том, что многие из нас, людей, помешанных на социальных сетях, продолжают обесценивать свое достоинство и человечность.

Простите меня, если я ненадолго заберусь на свою высокую лошадь. В мою сторону тоже сыпалось много жестоких слов, и я могу сказать, что шрамы не заживают.

Я здесь не для того, чтобы сказать «не смотрите вердикт» или «не думайте о деле». Но как понять, что это уже всё? Как понять, что мы уже зашли слишком далеко? Что дает нам наше мнение, сформированное по ходу суда? Дает ли оно нам право говорить, кому мы верим? Или пересказывать избранные факты, которые заставили нас, виртуальных присяжных, вынести свой приговор?

Да, конечно. Но дает ли оно нам право быть жестокими? Я говорю сейчас не о свободе слова. Я говорю о том, что мы как пользователи соцсетей, все еще являемся частью общества. Дает ли право наше мнение об этом деле смеяться над другими или делать мемы и твиты, веселящие публику и высмеивающие страдающих? Имеем ли мы право получать радость (или деньги) из-за количества новых подписчиков, ретвитов и кликов?

Цитируя писателя научно-фантастических романов Грега Фишбоуна и основателя сайта Mythoversal, «у древних греков было понятие «миазма» — моральной скверны, которая нависала над человеком, семьей или городом после совершения преступления. Миазма приводила к неурожаям, болезням скота, рождению мертвых детей и прочим несчастьям, а исчезала после очищения, ритуального жертвоприношения или смерти виновного». То, что происходит сейчас, возможно, является «культурным миазмом». Наши социальные сети пропитаны грязью и агрессией. Болтовня вокруг процесса «Деппа против Херд» – лишь один маленький пример постоянной жажды скандалов.

И не важно, в пользу кого вынесет вердикт суд присяжных — Херд или Деппа. Виновны мы все.

Источник: Vanity Fair.